Самое страшное — это дорога обратно. В день, когда мы уезжали, на меня напала тоска, будто я не увижу этого места больше. Вероятно, такое ощущение появилось у меня, потому что в этом году все очень сильно поменялось и в этом поселке, и в том месте, где мы отдыхаем на Волге. Поэтому я не испытывала той эйфории, которая, как я думала, охватит меня в день отъезда, до которого я считала не то что дни — часы.
Мы выехали на трассу за Новороссийском, пусть наш лежал через Крымск, который мы объезжали по краю, поэтому толком и не видели, что там и как. Зато видели Верхнебаканский: сначала я подумала, что люди затеяли какое-то строительство. Знаете, как очищают от деревьев стройплощадку: вокруг месиво из грязи, выкорчеванные и спиленные деревья... И только увидев щит с надписью "Спасибо за помощь и милосердие!", я поняла, что никакая это не стройка, скорее уж наоборот. Странно видеть следы разгула стихии, которая сейчас представлена тоненьким ручейком.
А потом мы оказались на этом чертовом перекрестке, который мне разве что не снится, когда я поняла, что мои радужные мечты пошли прахом. Нет, это не было похоже на осыпание осколков мира, как в миг, когда Саша мне сказал, что он хочет расстаться со мной, это был приговор. Железобетонный, гранитный, ничем не изменяемый, просто появилась уверенность, что все, ничего не будет.
Этот чертов перекресток, чертов джип с помятым правым крылом, выворачивавший из крайнего ряда. Я сначала подумала, что сбили пешехода, а потом поток начал объезжать место аварии, и я увидела белый мотоцикл. Потом увидела женщину, делающую лежащему на земле юноше непрямой массаж сердца. Сережа вышел из машины и пошел узнать, не нужна ли помощь, но судя по подъезжавшей "Скорой", мы вряд ли могли помочь лучше. Тем более, что помочь уже было нельзя. У мужчины, который выбежал из соседней машины, началась почти истерика. Он сам, как было слышно, ездит на мотоцикле, ему надоели люди, которые не смотрят по сторонам. Сережа вернулся в машину и, повернувшись ко мне, сказал: "Не, Маш, я думаю, что не надо..." Что "не надо" было понятно всем без пояснений.
Мы выехали на трассу за Новороссийском, пусть наш лежал через Крымск, который мы объезжали по краю, поэтому толком и не видели, что там и как. Зато видели Верхнебаканский: сначала я подумала, что люди затеяли какое-то строительство. Знаете, как очищают от деревьев стройплощадку: вокруг месиво из грязи, выкорчеванные и спиленные деревья... И только увидев щит с надписью "Спасибо за помощь и милосердие!", я поняла, что никакая это не стройка, скорее уж наоборот. Странно видеть следы разгула стихии, которая сейчас представлена тоненьким ручейком.
А потом мы оказались на этом чертовом перекрестке, который мне разве что не снится, когда я поняла, что мои радужные мечты пошли прахом. Нет, это не было похоже на осыпание осколков мира, как в миг, когда Саша мне сказал, что он хочет расстаться со мной, это был приговор. Железобетонный, гранитный, ничем не изменяемый, просто появилась уверенность, что все, ничего не будет.
Этот чертов перекресток, чертов джип с помятым правым крылом, выворачивавший из крайнего ряда. Я сначала подумала, что сбили пешехода, а потом поток начал объезжать место аварии, и я увидела белый мотоцикл. Потом увидела женщину, делающую лежащему на земле юноше непрямой массаж сердца. Сережа вышел из машины и пошел узнать, не нужна ли помощь, но судя по подъезжавшей "Скорой", мы вряд ли могли помочь лучше. Тем более, что помочь уже было нельзя. У мужчины, который выбежал из соседней машины, началась почти истерика. Он сам, как было слышно, ездит на мотоцикле, ему надоели люди, которые не смотрят по сторонам. Сережа вернулся в машину и, повернувшись ко мне, сказал: "Не, Маш, я думаю, что не надо..." Что "не надо" было понятно всем без пояснений.