Прочитала я у
sumka_mumi_mamy зарисовку "Шапочка":
– Зачем нужно было тратить двадцать шесть долларов? – ворчал он. – Мы, что, миллионеры? Моя мама прислала ей из Минска отличную шапочку, вязаную. В ней еще сестренка ходила. Ты все делаешь мне назло, специально не надеваешь ей мамину!
Да, в ту пору лишних денег у них не было, но капор, присланный свекровью, был ужасен: коричнево-серый, ворсистый, топорное изделие голодных восьмидесятых. К тому же, он явно натирал Сонечке шею – малышка вертелась, норовила от него избавиться. А шапочка «Джимбори» – легкая, воздушная, нежно-сиреневая – будто сама просилась на милую детскую головку. Сонечка прекрасно спала в ней на балконе, давая молодой маме готовиться к экзаменам. Поскорее бы уже все сдать, зарабатывать самой, не считать каждый цент!читать дальшеНикита был прижимистым. Пока они жили вдвоем, Юля этого не замечала. Аскетичный эмигрантский быт ее не тяготил, и сама она без красивых вещей легко обходилась, но с появлением дочки в ней проснулся интерес ко всем этим аппетитным детским одежкам, которые они, по мнению Никиты, не могли себе позволить. Впрочем, Никита зарабатывал не меньше других, но экономил на всем, хотел поскорее скопить на дом, а кроме того – посылал маме с сестренкой.
Почему им нужно было помогать, Юля не понимала. Никитиной маме было пятьдесят три года, она работала начальником паспортного стола. «Сестренка» была отнюдь не ребенком, а взрослой дамой с тяжелым характером, которую после института пристроили по знакомству на таможню. Обе они явно не бедствовали, жили в большой квартире в центре города, на каникулы ездили заграницу, а Юля с Никитой за три года эмиграции не отдыхали ни разу. Юля не придавала этому особого значения, трепетное отношение мужа к родственникам воспринимала как данность, но эпизод с шапочкой врезался в память. В тот день она впервые дала Никите отпор, а как только нашла работу, принялась баловать свою девочку вещицами. Никита бурчал, но сцен больше не устраивал.
Они купили первый дом, стали отдыхать на теплом море. Сонечка прекрасно училась, занималась бальными танцами. В семье царил мир, не считая тех мучительных недель, когда прилетали в гости Никитины мама и сестра. Свекровь Канаду не жаловала, но, очевидно, ни в Минске, ни в других подходящих местах достойного жениха для Полины не нашлось, поэтому бедным женщинам ничего не оставалось, как навещать далеких родственников. Никита перезнакомил сестру со всеми русскими программистами из своего банка и из двух соседних, потом – с риэлторами и физиотерапевтами из своего рыболовного клуба, а под конец туфельку примеряли уже и дальнобойщикам, но увы, безрезультатно.
В каждый такой визит свекровь поучала Сонечку, ругалась вечерами с уставшей после работы Юлей, отводила Никиту в сторону и горячим шепотом нахваливала свой родной город, будто надеясь, что он одумается и вернется к сестре с матерью. Полина же и вовсе делала вид, что Юли с Сонечкой на свете не существует, что они с мамой приехали в гости к брату, а у него в доме какие-то посторонние люди. И вдруг случилось чудо: Полина вышла замуж за коллегу-таможенника. Очередное лето выпало на ее беременность, поэтому обошлось без ежегодного визита, и к сентябрю Юля впервые чувствовала себя по-настоящему отдохнувшей.
Кроме того, Сонечка была уже умной десятилетней девочкой, и в Юлиной жизни наступила приятная легкость. Пока дочка была младенцем, Никита никогда не поднимался к ней ночью. За все эти годы они ни разу не встал с ней утром в выходной день, не почитал ей книжку, не сводил ее на прогулку. Впрочем, он интересовался дочкиными школьными оценками и танцевальными конкурсами. «Некоторые мужчины боятся детей, – подсказывали Юле подруги, – ты должна вовлекать его в жизни дочки плавно, потихоньку, чтобы не испугать окончательно». Никита не боялся – он был убежден, что так нужно. Его папа, придя с работы, садился в кресло во главе стола. Жена приносила ему ужин, дети – дневники и табели. С этого кресла папа поднялся лишь однажды, чтобы уйти из семьи. Сам Никита был примерным семьянином, в своем понимании этого слова. Юля привыкла к существующему положению вещей, и все же радовалась каждому его шагу навстречу дочке. Соня с Никитой вместе собирают ракушки на пляже… Никита спросил, что за музыку Соня слушает… Положительная динамика была налицо.
Однажды вечером Никита вошел в дом с пакетом «Джимбори». Юля даже не знала умиляться ей или смеяться. Ее муж впервые посетил детский магазин, приглядел подарок дочке! Правда, такая одежда Сонечке уже не вполне по возрасту, но это детали, главное – сам жест. «Вот, купил племяннице на зиму, – гордо сказал Никита, раскрывая пакет. – У них там в Минске шапочки просто ужасные, ничего делать не умеют».И так мне плакать захотелось! Потому что, блин, никаких надежд! Потому что показаны 2 чужих человека, потому что получается, что мужчина к жизни своего ребенка будто отношения не имеет. И не страдает от этого. Живется ему и живется. И ты думаешь, что с младенцем трудно, неинтересно, но вот потоооом, когда пойдет/заговорит... А потом ничего. Должна быть своего рода привычка быть с ребенком, потому что сидеть с телефоном и пить чай не так энергозатратно, а смотреть футбол интереснее, чем строить двадцать пятую башенку из кубиков или в холод выползать на улицу. И не наступает этот миг, когда вдруг все меняется, у человека щелкает тумблер. И, самое интересное, что вроде как все хорошо.
Потому что у нас похоже было, когда Саша весело играл с племянницей свекра, а с Маришей энтузиазма не проявлял (это уже когда наш семейный союз по всем швам трещать начал). Ох я на него тогда разозлилась и обиделась: как с дочерью поиграть или погулять - это мы уставшие, а с другими носиться - это вполне!
И вообще вся ситуация, когда ты затаив дыхание ловишь момент их общения и когда твое сердце покрывается мелкими царапками от каждого отказа.
С другой стороны, это были и слезы облегчения оттого, что не приходится больше держать этот баланс оправданий и обид, что можно подходить с позиции "Вот Бог, вот порог": хочешь время проводить с дочкой - найдешь, не хочешь - сами разберемся. С Маришей в бытовом плане стало во сто раз проще, у меня, спасибо саду, есть личное время, а с психологическими какими-то моментами Саша уж точно не помог бы.
Бабушка очень расстраивается из-за нашего развода, надеется, что мы вновь будем вместе, жалеет Марину. А мне думается, что так даже лучше: Сашу никто не гонит из-под палки к Марише, он не может сказать, что ему не дают отдыхать, что мы виноваты в его усталости, что ему тяжело. Он приезжает, когда хочет и может, играет так, как хочет и может. А я этого всего не вижу и не огорчаюсь. И не занимаюсь потом оправданиями.